Мидвичские кукушки [= Кукушата Мидвича ] - Джон Уиндем

– А что тут вообще можно сказать?.. – пожал плечами Либоди. – Но разве у нас есть иной выход, кроме как смотреть и надеяться, что мы это узнаем? Узнаем или нет, но у нас есть обязанности и чувство долга по отношению к ним. А теперь прошу меня извинить… – Он поднял щеколду на калитке Форшэмов.

Зеллаби проводил взглядом викария, свернувшего за угол дома, а затем повернулся и пошел назад той же дорогой, погрузившись в раздумье.

Пока он не добрался до лужайки, ничто не отвлекало его внимания, а затем он увидел миссис Бринкман, которая быстро приближалась к нему, толкая новую сверкающую коляску. Возможно, он обратил на нее внимание только из-за того, что миссис Бринкман, вдова морского офицера, имевшая сына в Итоне и дочь в Уайкомбе, раньше не имела обыкновения куда-либо спешить. Через несколько секунд она остановилась, с беспомощным видом застыла ненадолго над коляской, потом взяла ребенка на руки и подошла к памятнику жертвам войны. Там она села на ступеньку, расстегнула блузку и поднесла ребенка к груди.

Подойдя ближе, Зеллаби приподнял свою поношенную шляпу. На лице миссис Бринкман появилось выражение досады, она покраснела, но не двинулась с места. Потом, как бы защищаясь, сказала:

– Но это ведь вполне естественно, правда?

– Моя дорогая, это классика. Один из величайших символов, – заверил ее Зеллаби.

– Тогда уходите, – сказала она и вдруг заплакала.

Зеллаби медлил.

– Не могу ли я…

– Можете. Уходите, – повторила она. – Вы что думаете, мне очень хочется выставлять себя здесь напоказ, да? – добавила она сквозь слезы.

Зеллаби все еще не решался уйти.

– Она голодна, – сказала миссис Бринкман. – Вы бы это поняли, если бы ваш ребенок был одним из них. А теперь, пожалуйста, уходите!

Для продолжения беседы момент был явно не подходящим. Зеллаби еще раз приподнял шляпу и пошел дальше. Выражение его лица становилось все более озабоченным по мере того, как он понимал, что где-то он что-то упустил, что-то от него ускользнуло.

На полпути к поместью Кайл Зеллаби услышал позади звук мотора и отошел в сторону, чтобы пропустить машину. Машина, однако, не проехала мимо, а затормозила рядом. Повернувшись, он увидел не торговый фургон, как предполагал, а маленький черный автомобиль, за рулем которого сидела Феррелин.

– Дорогая, – воскликнул он, – как я рад тебя видеть! Я и не думал, что ты приедешь. И никто меня не предупредил.

Но Феррелин не ответила на его улыбку. Ее лицо было бледным и усталым.

– Никто не знал, что я собираюсь приехать, – даже я сама. Я не собиралась приезжать. – Она взглянула на ребенка в люльке на сиденье рядом с собой. – Он заставил меня, – сказала она.

На следующий день в Мидвич вернулись еще несколько человек. Первой приехала из Нориджа доктор Маргарет Хаксби, с ребенком. Мисс Хаксби уже не работала на Ферме, уволившись два месяца назад, тем не менее она направилась именно туда, требуя приюта. Через два часа из Глостера приехала мисс Диана Доусон, тоже с ребенком и тоже требуя приюта. С ней проблем было меньше, чем с мисс Хаксби, поскольку она состояла в штате, хотя из отпуска должна была вернуться лишь через несколько недель. Третьей – с ребенком и в расстроенных чувствах – вернулась мисс Полли Раштон из Лондона, прося помощи и убежища у своего дядюшки, преподобного Хьюберта Либоди.

На следующий день прибыли еще две бывших сотрудницы Фермы со своими детьми. Они не отрицали, что уволились, но совершенно определенно заявляли, что именно Ферма обязана найти для них жилье в Мидвиче. Днем неожиданно вернулась молодая миссис Дорри с ребенком (из Дэвенпорта, где она поселилась, чтобы быть поближе к месту службы мужа), и открыла свой коттедж.

А еще день спустя из Дарэма явилась с ребенком последняя сотрудница Фермы, замешанная в эту историю. Она находилась в отпуске, но настаивала, чтобы ей нашли место. Самой последней появилась мисс Латтерли с ребенком мисс Лэмб, срочно вернувшись из Истбурна, куда она увезла свою подругу, чтобы восстановить ее силы.

Это нашествие было встречено по-разному. Мистер Либоди встретил свою племянницу тепло, и даже настроение его улучшилось. Доктор Уиллерс пребывал в явном замешательстве, как и миссис Уиллерс, которая боялась, что из-за этого ему придется отложить отпуск, в котором он крайне нуждался. Гордон Зеллаби, казалось, созерцал любопытный феномен с бесстрастной сдержанностью. Тяжелее всего это ударило по мистеру Кримму: было заметно, что он сбит с толку.

Мы с Джанет решили, что пришло время собраться и обсудить создавшееся положение. Позвонив Бернарду (по прямой линии с Фермы), я сообщил ему, что, хотя худшее уже позади и дети появились на свет без общенациональной акушерской помощи, однако новые события требуют срочных мер, если мы все еще надеемся избежать огласки. Следует разработать план, как ухаживать за детьми. Всю историю нужно поставить на другие рельсы, и, пожалуй, придется опубликовать официальное правительственное заявление – по крайней мере, в самом Мидвиче. Бернард согласился устроить совещание на следующей неделе.

В следующий четверг он появился как раз к завтраку, а чуть позже к нам присоединились мистер Кримм и доктор Уиллерс. Это была первая личная встреча Бернарда с доктором, и он произнес целую речь, сокрушаясь, что, принося ему благодарность, не может сделать это официально и публично, но выразив надежду, что придет время, и доктор получит заслуженную награду. Доктор Уиллерс был явно польщен, но в ответ только покачал головой.

– Мне не по душе официальные церемонии, полковник, – ответил он. – И, во всяком случае, не лучше ли немного подождать и посмотреть, будут ли тут вообще поводы для поздравлений.

– На данный момент он есть, – настаивал на своем Бернард. – Однако, что касается самих детей, я до сих пор почти ничего о них не знаю.

– Я тоже, – сказал доктор Уиллерс. – С чисто научной точки зрения стопроцентная выживаемость вызывает определенное беспокойство. Но, конечно, я не знаю, какой информацией располагаете вы и насколько она точна.

– Хорошо, возьмем сначала наиболее очевидный отличительный признак – их глаза. Чем они отличаются от обычных глаз?

– По своему строению, кажется, вообще ничем. Зато цвет радужной оболочки буквально бросается в глаза. Она яркого, почти светящегося, золотистого цвета, и этот оттенок у всех одинаков.

– Есть еще какие-нибудь необычные признаки?

– Несколько. Их волосы, необычно тонкие и мягкие, не похожи ни на один из существующих типов. Под микроскопом, в разрезе, волос почти плоский с одной стороны и округлый с другой – что-то вроде большой буквы "D". У шести детей, которых я исследовал, они совершенно одинаковы, и, насколько мне известно, такой тип волос вообще не встречается. Ногти на руках и ногах тоже слегка отличаются. Они более узкие и закрывают меньшую часть пальца – но такие же плоские, как и обычные; на когти не похожи. Форма затылка тоже кажется мне несколько своеобразной, но пока еще слишком рано говорить об этом с уверенностью.